Герой Днепрогэса

       Двадцати шести лет Насибулла Хаматович вернулся из Германии с двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны, медалью «За отвагу» и другими. Дома узнал, что два старших брата погибли на фронте, что мать и на него получила похоронку после Одера. При форсировании реки в жестоком бою старшего сержанта Ямалова ранило, кто-то по ошибке внес его в список погибших...
       Шесть лет не был он дома. Забыл и ветлы, и грачей, и колодец во дворе. Забыл и крестьянскую работу. Но все вспомнилось быстро, едва завидел оскудевшее хозяйство. Он определился в тракторную бригаду, и рабочего времени никогда не считал. Земляки-колхозники присмотрелись к его уверенной работе, да и выдвинули Насибуллу Ямалова на председательский пост. Отпросился, однако, вскоре председатель, из конторы перешел на более близкий его душе комбайнерский мостик. Вот тут он поработал всласть. Комбайнером, затем механиком осваивал для колхоза новые земли. За подъем целины он был награжден медалью. Эту радость с ним разделила жена Рахиля Муллаяновна, которая одарила его за сорок лет совместной жизни тремя сыновьями и столькими же дочерьми.
       В последние годы Угузево стало газифицироваться. Насибулла Хаматович возглавил это дело, стал колхозным газовиком, двигает прогресс в крестьянский быт.
       Он словно не знает своих лет, все так же ясноглаз, кряжист, несуетлив. Хоть уже и набежало на пенсионный срок четыре «лишних» года, отдыхать старый солдат не собирается. Нет, не единственно ради заработка, живет его семья в достатке. Он человек просто деятельный, с общественным темпераментом.
       Эта привычка к пожизненному честному труду у него от предков, крестьян и плотников, до глубокой старости строивших людям жилье. На войне ли, в мирные дни, на всем, что делает Насибулла Ямалов, лежит печать основательности и надежности, доброжелательства. Более20 лет назад о его подвиге и подвиге его товарищей в «Комсомольской правде» появился волнующий материал. Первыми, кто почтил героя, были второклассники из Благоварского района. Они вместе с классной руководительницей побывали в доме фронтовика. Они сообщили, что в его честь перед школой посадили дерево. Потом у Насибуллы Хаматовича ,было много встреч со школьниками, но первые помнит острее.
       — Девятого мая ко мне домой пришли ребятишки из школы: «Просим Вас, абый, о фронте рассказать». Подумал я сначала — а не лишнее ли это? Вон сколько книжек про войну написано. И герои, и писатели уже, кажется, о ней все рассказали. Что я прибавить смогу... Однако обдумал и решил пойти в школу. Шел вдоль нашей речки Каряки. По берегам ее молодые тополя, яблони в бригадном саду. Чистая вода в речушке бежит: хочешь — пей ее, хочешь — купайся. И я подумал: для радости ведь реки. Но я видел Донец и Днепр, Вислу и Одер другими, замутненными и вспененными взрывами. У меня шестеро детей — Ильфат, Шамиль, Ямиль, Резеда, Расима, Разина. Чтобы они лучше видели красоту нашей тихой Каряки, чтобы радовались мирному дню и знали, какой ценою он добыт, — вот для чего выступил я перед школьниками.
       Старший сержант Ямалов был не просто хорошим солдатом, он был одним из героев большой войны. Призванный на действительную срочную в сороковом, служил в Хабаровском крае. Началась Великая Отечественная война. Ямалов стал одним из тех, кто попал сразу в битву под Москвой и дошел до рейхстага.
       Вот как он об этом вспоминает:
       — Я прибыл на фронт в январе 1942 года. Наш 538-ой инженерно-саперный батальон участвовал в боях под Москвой. Работа сапера известна: минируй и разминируй. Делали мы это и на переднем крае, а чаще в нейтральной зоне. В тылу мы, кадровые солдаты, были хорошо обучены, и поэтому особых неожиданностей не происходило. Настоящие испытания для солдат отделения, которым я командовал, начались позднее, на Северском Донце.
       Тяжелые здесь были бои: то наступление, то отступление. Подкрадывалась весна, лед уже ослаб, когда наши войска подошли к реке, а переправы не было. По такому льду "технику не переправишь. «Заказала» нам пехота проложить мост из жердей. Ясное дело, работали ночью. А немцы хотели и ее в день превратить. Навесят «фонарей», мертвенно-бледных ракет, они и светят ночь напролет. Все же мы бревна и жерди, хворост таскали и укладывали ниткой по льду. Убили фашисты командира и политрука батальона — командир роты командование принял. Словом, настил представили в назначенный час. И техника переправилась.
       Нас же перебросили на другой участок. Где мы были весной и летом 1942 года, даже не упомнишь. Двести-триста километров за ночь промчишься на машине — новую переправу налаживаешь.
       Вся твоя география — карта-трехверстка, все ориентиры— разбитая мельница, сожженный дом. К Волге откатывались, и сердце болело. Сколько еще будем отступать? — никто точно не знал. Одно мы знали и твердо верили: все равно победа будет за нами, враг будет разбит!
       Без этой веры не прошли бы через все. Под Калачом, помню, трое суток отступали, оказались без патронов и без продуктов. На ходу спали, в строю. Первые шеренги в колонне бодрствуют — их часто сменяем. А задние шеренги идут и спят, привалившись к передним. Так круглыми сутками выходили из окружения.
       Не всем суждено было дойти. Помню, оторвало одному бойцу ноги. В подвале он лежал, просил пристрелить. Но исполнить его просьбу ни у кого не поднялась рука. Я и сейчас его фамилии не знаю. С вечера они к нам влились, а утром — бой и ранение. Так и появлялись без вести пропавшие...
       Живые пробивались к своим, организованности не теряли. Однажды в полную бойцов избу угодил тяжелый снаряд. Когда я очнулся, думал, все убиты. Слышу, однако, знакомый голос. Кричал политрук Гринберг: «Кто из 538-го, сюда, в траншею!» Собрались и пошли. Утром только обнаружил я, что осколок снаряда обрезал два ряда пуль в моем подсумке и к животу прилип... Вышли мы к своим. Поверите, нет ли, но и сейчас, через столько лет я помню то удовольствие, с каким после перерыва первый раз уплатил членский комсомольский взнос, как будто весь комсомол вместе со мной прошагал по полям тяжелых боев.
       В грозовом 1944-ом, в разгар боев Ямалов вступил в ряды Коммунистической партии. После войны он много лет подряд будет избираться членом парткома в родном колхозе. Еще вплоть до 1983 года работал председателем колхозной группы народного контроля. Да таким председателем, о котором так рассказал агроном: «Однажды сомнение Ямалова взяло, надежно ли спрятаны семена от дождя, так он меня ночью с постели в поле повез». *
       В конце концов, у каждого фронтовика была своя война, в зависимости от срока и места службы, должности, да и удачи тоже. Но, безусловно, есть и общее между всеми, кто воевал. Воинов Отечественной роднит ощущение святой правоты дела, за которое они сражались, и готовность отдать для победы Родины все, не пощадив и своей жизни. Столь же общей для них была безмерная ненависть к подлым немецко-фашистским захватчикам, от которых надо очистить родную землю и спасти весь мир для счастья всех грядущих поколений.
       Наблюдая миллионы таких, как Ямалов, ветеранов войны и труда, ученые позднее, так сказать, «задиссертовали» термин «активная жизненная позиция». Но для старых солдат это было и остается естественной потребностью, нормой поведения, передаваемой детям в наследство.
       Еще в первое знакомство с семьей Ямаловых мы спросили Рахилю Муллаяновну, считает ли она своего мужа храбрым человеком. Подумав, она ответила:
       — Не знаю... Если, например, с подловки что достать — сынов посылает, сам не торопится. А вот когда нас пригласили в Запорожье и еще в самолете объявили: «Насибулла Хаматович Ямалов из Башкирии, вас у трапа ожидает черная «Волга», вот тогда я подумала: «Наверное, он и в самом деле что-то большое сделал на Отечественной войне, мой Насибулла».
       Теперь, когда речь заходит о фронтовых подвигах главы семьи, каждый из них — в курсе. Стоит спросить о каком-либо эпизоде, младший сын вперед отца вспоминает: «Это на 398-ой странице в этой вот книге описано. Там, где про спасение Днепрогэса».
       ...От сыновей Ямалов приехал на своем «Запорожце». Странное, но знаменательное совпадение! Дело в том, что в Запорожье Насибулла Хаматович совершил свой главный, воистину бессмертный подвиг. Он был одним из четверки советских воинов, спасших плотину Днепрогэса от взрыва. И теперь в Запорожье он почетный пионер и желанный гость — вместе с командиром той группы капитаном Михаилом Александровичем Сошинским.
       Чтобы документально обрисовать предысторию этого подвига, придется начать с цитаты из шеститомного научного труда «История Великой Отечественной войны Советского Союза». Раскроем том третий, на 347-ой странице прочтем такие строки:
       «Освобождая Запорожье, советские войска стремились во что бы то ни стало предотвратить уничтожение захватчиками Днепрогэса имени В. И. Ленина.
       Для разрушения Днепрогэса гитлеровцы подвезли более 200 тыс. килограммов взрывчатых веществ. Только для уничтожения плотины они тщательно заделали в ее тело 40 тыс. килограммов взрывчатки, уложили 100 авиационных бомб весом по 500 килограммов...
       Отступая с левобережной части Запорожья, оккупанты взорвали здание станции и уничтожили все ее оборудование, подорвали часть плотины, но полностью осуществить свои злодейские замыслы им не удалось. Части Красной Армии сбили противника с его позиций на правом берегу Днепра и освободили территорию Днепрогэса.
       Сразу же после этих боев на электростанцию прибыли рабочие и инженеры. Начав восстановительные работы, они на одном из участков плотины подобрали тело советского воина, павшего смертью храбрых при спасении гидростанции от гитлеровцев. Имя этого воина-патриота осталось неизвестным, так как при нем не было никаких документов. Коллектив рабочих с почестями похоронил его на территории станции. С тех пор труженики Днепрогэса имени В. И. Ленина как святыню оберегают могилу и монумент, воздвигнутый ими в честь безымянного героя. Здесь горит Вечный огонь славы».
       Эта книга вышла в конце 1961 года. В то время живых героев спасения Днепрогэса не отыскивалось.
       Но специалистам военного дела было ясно, что предотвратить взрыв плотины не смог бы герой-одиночка, это было под силу лишь группе или подразделению отлично подготовленных разведчиков. Ведь для этого пришлось перехитрить целый батальон немецких саперов и кроме того многочисленную охрану.
       Еще в 1958 году начал розыски героев украинский писатель Савва Голованивский. Его поддержала солдатская газета Киевского военного округа. По их просьбе работники Центрального архива Министерства Обороны СССР разыскали и вновь перечитали боевые донесения освободителей Запорожья. Есть, оказывается, след! Но... двойной. Найденный документ свидетельствовал, что группой разведчиков, которая буквально на глазах у отступающего врага предотвратила уничтожение плотины, руководил лейтенант комсомолец Кутузов или... дальше стояла сходная фамилия, отличающаяся лишь одной буквой. В пылу наступления не всегда удавалось точно написать рапорт. Так и родилась эта досадная неточность.
       Потребовалось еще шесть лет розысков, чтобы установить истину. А главное, корреспондент «Комсомольской правды» нашел самого героя-лейтенанта живым и здоровехоньким! В газете появился его адрес: город Новомосковск Днепропетровской области, работает инженером. Корреспондент привел свой разговор с этим лейтенантом. Мы прочитали в газете его слова: «Ямалов живет где-то в Башкирии». Ямалов — товарищ лейтенанта, такой же герой операции по спасению Днепрогэса. «Ямалов доложил, что правее — пулеметное гнездо, он слышал разговор фашистов... Один за другим бойцы скрылись в тоннеле. Ямалов и Шабаноз пробирались впереди. Двигались очень осторожно — ждали встречи с минами». В конце концов лейтенант и его друзья нашли резиновый кабель, идущий к взрывному устройству. Вытащив ножи, разведчики разрезали кабель. При отступлении фашисты пытались взорвать плотину, но взрыва не произошло.
       Статья, естественно, не оставила равнодушными уфимцев. В Ново-Московск ушло письмо. Вот строки из ответного письма лейтенанта-героя: «...К сожалению, допущена ошибка в статье — моя фамилия не Карузов, как написано в «Комсомольской правде», а Курузов, звать Николай Гордеевич. Что я могу вам сообщить о Ямалове? Ямалову было лет 19—20 в то время, по специальности он был минер, воевал исключительно честно и добросовестно...»
       При содействии многих людей журналисты быстро отыскали Насибуллу Хаматовича Ямалова, колхозника из деревни Угузево Кушнаренковского района. Помнится, как волновался он, читая статью в «Комсомолке».
       — Да, вспоминаю, как же... О том, что произошло на плотине Днепрогэса в декабре 1943 года, уже писали. Повторяться не хочу, а кое-что добавлю. Нас, девятнадцать человек добровольцев, в группу капитана Сошинского отобрали без пояснений, только предупредили, что идем на трудное задание. Это и привлекло.
       В Запорожье узнали, что на плотине немцы. «Живут они где-то в теле плотины», — сказали нам и еще добавили, что огромное количество взрывчатки заложено гитлеровцами в плотину. Они хотят се взорвать в момент нашего наступления и внезапным наводнением подавить переправу "советских войск на западный берег Днепра.
       Нашей группе поручили выведать положение внутри плотины, обезвредить вражеское устройство для взрыва. Начали мы тренироваться на суше. Сами готовили веревочные лестницы, занимались бесшумной ходьбой. Ночами, разбившись по два—три человека, ходим к плотине, изучаем ее. Постепенно открывается картина. Подкрановый мост во многих местах взорван. Под ним трамвайный мост, тоже взорван. Следующий «этаж» — верхний тоннель. Что в нем — неясно, но предполагается, что именно здесь живут немцы. Еще ниже — кабельный тоннель. Словом, целый бетонный пирог высотой в десятки метров с загадочной начинкой.
       Начали мы ее разгадывать.
       Нашей паре — мне и солдату Стародубову — капитан Сошинский поручил заняться тоннелями. Присмотрели ближний к нашему берегу бык. В нем колодец, внутри которого лестница из скоб. Стародубов страхует наверху, я спускаюсь. Иные скобы выбиты, в темноте на ощупь это можно узнать. Случалось, повиснешь на руках над пропастью в десятки метров и чуть-чуть носками следующую . скобу нащупаешь. Все же спускаюсь, целый час. Внизу — тоннель, в котором, возможно, гнездятся гитлеровцы. Для встречи с ними пистолет в кармане брюк, автомат на шее, гранаты. Еще не добрался донизу, как услышал шум. Вроде не разговор, но шум. Однако продолжаю спуск. «Хоть там черт, выяснить надо. Задание такое». Спустился. Оказывается, шумит вода. Немцы залили тоннель! Как можно быстрее поднялся наверх и — к капитану. Докладываю: задание выполнено, немцев в тоннеле нет. Он залит водой не до потолка, пройти и дышать можно.
       Капитан принял решение: нам же со Стародубовым в следующую ночь спуститься в тоннель, узнать, откуда поступает вода.
       Ну, что ж, спустились, теперь уже вдвоем. Сначала было мелко. Дальше от берега — по грудь вода. Посветили фонариком — стена поперек тоннеля. Свежая, бетонная. А на ней сбоку — штук пять железных труб, из них и хлещет вода. Так и доложили. И в третью ночь послал нас капитан: куда уходит вода? Тут уж пришлось фонарик применить: обжили мы тоннель, расхрабрились. Увидали в одном месте что-то похожее на омут. Вода уходит в кабельный тоннель. Если бы в минувшую ночь угодили в омут — не рассказывать мне этой истории...
       После нашего доклада вызвали водолазов, и они занялись в тоннеле своей работой. А нас со Стародубовым «командировали» изучать оставшиеся пятнадцать быков. Была такая мысль: может, за той стеной в первом колодце — сухо, и там все-таки живут немцы? Двенадцать последующих ночей мы проверяли очередные колодцы. Убедились, что немцев в тоннеле нет на всем протяжении, зато воды полно.
       Капитан продолжал искать вражескую взрывчатку. Он обратил внимание на глубокие отверстия в той стороне плотины, которая была обращена к острову Хортице. Эти отверстия, расположенные всего в двух-трех метрах от воды, мы назвали шахтами. Опять же со Стародубовым мне было поручено разведать, что там делается. Выходили ночью, спускались по веревке — метров двадцать высота. На Хортице враг. Он светит прожектором, обшаривает тело плотины и стреляет. Но приказ надо выполнять. Дождешься, пока луч через тебя перепрыгнет, привяжешь веревку к арматуре и.— кубарем. И вот мы в шахте. Оказалось, она завалена ящиками с песком. Прощупали все стены — нет зарядов, нет и следов подрывного шнура. Весь день наблюдали из-за мешков, как ползают гитлеровцы по своим траншеям на острове. А ночью, окровавив руки, поднялись наверх и по арматуре — домой. Доложили капитану. И вернулись назад к следующей ночи. Тридцать ночей так прошло. Поиски результата не дали, заряды не обнаружены.
       К следующему, 14 или 15-му быку, мы отправились уже вчетвером, старшим группы на этот раз был лейтенант Курузов. Потому что вдвоем со Стародубовым тут не управиться было: между быками разрыв, еще труднее с веревками работать.
       О дальнейшем вы уже знаете. Курузов, наконец, наткнулся на линию проводов, которые должны были обеспечить взрыв. Мы вырезали с десяток метров этих проводов, значит, сделали взрыв невозможным.
       Наше донесение встретили с волнением. Оказывается, его только и ждали, чтобы начать решительное наступление. Артподготовка открылась через три часа.
       Я в этот день крепко волновался. Днепрогэс, гордость всей страны — Днепрогэс не взорван, он и дальше будет служить людям, и в этом есть какая-то доля нас четверых: Курузова, Стародубова, Шабанова и моя...
       Письма пишут следопыты запорожских школ №№ 33 и 76, пишут писатели и краеведы. Видимо, подвиг четверки привлек внимание своей особой гуманистической направленностью—«спасти плотину, труд народа, свет для народа». И в этом его непреходящее воспитательное значение. Вот и просят музейные работники Насибуллу Хаматовича прислать свои фронтовые вещи. Вот и расспрашивают его школьники и журналисты о чувствах и мгновениях тех годов. А у него за послепобедные годы накопились новые чувства и новые счастливые мгновения.
       Как-то в Уфе, в президиуме военно-патриотических чтений, Насибулла Хаматович познакомился с другим фронтовиком, народным поэтом Мустаем Каримом. «А мне ведь о Вас говорили на Украине,— вспомнил Мустафа Сафич— Да, в Запорожье, на Днепрогэсе». Украинские писатели и в Уфе вспоминали о Ямалове. С трибуны съезда писателей Башкирии его гость — председатель запорожской писательской организации Петро Ребро взволнованно назвал его подвиг одной из ниточек, связывающих Украину и Башкирию. Снимали Ямалова украинские кинохроникеры, приезжавший на декаду искусства Украины народный ансамбль плясал для него гопак на угузевском лугу. А Ямалов помнит днепровские ночи. И своих боевых товарищей.
       Михаил Александрович Сошинский живет в Киеве, встречались они в Запорожье, когда возлагали цветы к памятнику спасшим Днепрогэс. Было письмо от Николая Гордеевича Курузова. Остальные герои легендарной четверки погибли — имя Абдрахмана Шабанова высечено в Трептов-парке среди имен советских воинов, павших в последних боях. «Петр Стародубов погиб на границе. Умирая, он призывал нас без пощады громить врага», — так писал журнал «Советская Украина». А из Горьковской области, из лесхоза села Старая Маза, пришло письмо от его брата, бывшего минера и водолаза. Приглашал Ямалова в гости...
       — Война не забывается, она стучится в память. Однажды выехал я в соседнюю деревню Старые Тукмаклы и встречаю парня, знакомое лицо. Этот парень, Латыпов Нагим, тоже приехал с фронта и меня узнал. Оказывается, в одном бою под Кюстрином, в Восточной Пруссии, нам с ним побрататься пришлось. Он был артиллерист, и их расчет побило. Я подоспел на этот случай и помог ему, снаряды подносил. А потом дальше ушел по своим делам. Он не успел признать во мне земляка тогда, а я на лицо не смотрел. И лишь дома спохватился, что мы ведь с ним в одной школе учились...
       Дерево жизни Насибуллы Хаматовича Ямалова широко раскинуло свею крону. Старший, сын его, Ильфат, близок по профессии к отцу, он инженер газовых трасс. Старшая дочь Разина — рентгенотехник, уже сама двух детей растит. Резеда и Расима окончили сельхозинститут и работают экономистами в соседних колхозах — «Маяк» и «Алга». Шамиль еще учится в нефтяном институте, Ямиль — на художника. А в ямаловской семье уже шестеро внуков. Столько родных людей, столько счастья!

Д.Гальперин